ЛЮБOВЬ К POДИНЕ, ПАТPИOТИЗМ

"ЯЗЫК И МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ" С. Г. Тер-Минасова

Страница 1   2

Любoвь к Pодине считается - и, видимо, вполне справедливо - неотъемлемой чертой русского национального характера. Вся русская литература, вся русская поэзия пронизана любовью к России: от лермонтовского "Люблю отчизну я..." до рубцовского "Россия, Русь, храни себя, храни".

На международном семинаре его участников спрашивали, какое качество самое главное для дипломата и разведчика. Все давали разные ответы: ум, рассудительность, выдержка, знание языка... Но русский профессиональный дипломат и разведчик Николай Сергеевич Леонов сказал: "Любовь к родине". И пояснил: "Все остальное часто бывает делом наживным. Все трудности можно преодолеть, а вот патриотизм - необходимое качество. Если его нет, вы будете или серой мышью, мало кому нужной, которая жует свое собственное зернышко, или, еще хуже, потенциальным предателем".

Высокий статус патриотизма как национальной черты подтверждает и лингвистический эксперимент, суть которого заключается в том, что студенты должны записать первые пять слов, которые приходят им в голову по ассоциации с названиями какой-либо страны и ее народа. Русскоязычные (русские? российские? наши? - раньше было удобнее - советские: это включало все и исключало многое) студенты, говоря о России, на втором месте по частотности дают слова родина и патриотизм. На первом же месте идут слова великий, огромный, необъятный, или по-английски great, huge, large, что, по существу, также ассоциация с родиной, с Россией. Таким образом, даже наша молодежь, растущая в обстановке жестокой и часто несправедливой критики своей родины, на первое и второе места ставит патриотизм, любовь к этой самой раскритикованной политиками и журналистами родине.

Русский язык неопровержимо свидетельствует о такой черте русского национального характера, как открытый патриотизм, словесно выраженная любовь к родине. Особенно ярко эта черта проявляется при сопоставлении русского языка с английским. Действительно, русский язык изобилует эмоционально окрашенными словами, обозначающими место рождения человека, край, страну, где человек родился: родина, родная страна (cторона/сторонка), отечество, отчизна. Эти слова и сочетания с ними имеют положительные коннотации, делают речь более эмоциональной, приподнятой.

Россия с ее бескрайними землями всегда представляла собой соблазн для завоевателей со всех сторон света, кроме разве что севера, где просто никого нет, кроме белых медведей. Неудивительно поэтому, что словосочетания защита родины, защита отечества; защищать родину/отечество; родина/отечество/отчизна в опасности устойчивы и регулярно воспроизводимы.

Всем этим русским высоким и, несмотря на это, широко употребительным словам в английском языке соответствует одно-единственное нейтральное слово country. Человек без родины - это a man without a country. За Бога, царя и отечество - for God, my country and the tzar. В английском языке существуют слова motherland и fatherland, но они практически никогда не употребляются англичанами о своей собственной родине. В полном соответствии с тенденцией английского языка к "недосказанности", "недооценке", understatement, для выражения любого "накала чувств" по отношению к своему отечеству англичанам вполне хватает одного-единственного слова country.

Для русского человека характерно очень личное и открытое (в словесном плане) эмоциональное отношение к родине-матушке, к святому отечеству. Русский язык свидетельствует: любовь к родине/отечеству/отчизне - это абсолютно устойчивые словосочетания, которые клишировались от регулярного воспроизведения в речи. Словарь Даля регистрирует: И кости по родине плачут (по преданию, в некоторых могилах слышен вой костей); Рыбам море, птицам воздух, а человеку отчизна вселенный круг (комментарии вряд ли требуются); За отечество живот кладут (о воинах).

Брюс Монк, автор популярнейшего школьного учебника "Happy English", говорил в лекциях о современной русской культуре на факультете иностранных языков МГУ:

Действительно, тоска по родине - это устойчивое выражение, зарегистрированное словарем под редакцией Д. Н. Ушакова. Интересно, что менее употребительное, чем родина и отечество, слово отчизна в том же словаре Ушакова, изданном в 1938 году, имеет пометы "устар." и "ритор.". Однако в более позднем словаре Ожегова, изданном в 1949 году, это слово дается без этих помет. Можно предположить, что слово отчизна перестало быть устаревшим по социокультурным причинам: между выходом в свет второго тома словаря Ушакова и словарем Ожегова прошла Великая Отечественная война, вызвавшая огромный подъем патриотизма, на что язык немедленно отреагировал оживлением (не хочется говорить реанимацией, но по сути именно так) или, вернее, омоложением устаревших слов.

Новая, гораздо более активная речевая жизнь началась и у слова отечество и его производного отечественный после распада Советского Союза. Широко употреблявшееся прежде слово советский, удобное по ряду причин (например, в вопросах национальности и гражданства, по контрасту с нынешней ситуацией разнобоя и путаницы между русским и российским), во многих контекстах заменилось словами отеество, отечественный: история отечества, отечественная история/итература/культура/продукция, отечественное производство и т. п. Англичане же таких слов, как patriotic, motherland, fatherland о себе и о своей собственной стране не употребляют. Великая Отечественная война называется Great Patriotic War только применительно к русским или при прямом переводе с русского языка. Для англоязычного мира эта война имеет только одно название: The Second World War - Вторая мировая война. По имеющимся данным, fatherland употребляется о Германии (явная калька с немецкого Vaterland). О России - motherland, но обычно в кавычках, подчеркивая иностранность этого слова, его чуждость контексту естественной английской речи. (У американцев несколько по-другому, но об этом ниже, в главе "Язык и идеология".)

Итак, у англичан, по выражению Брюса Монка, "другие отношения со своей страной" - более дистантные, чем у русских, не такие близко-интимные (женский род, матушка, целый ряд одновременно высоких и теплых слов), что вполне укладывается в стереотипы соответствующих национальных характеров и объективно подтверждает их. Еще одно языковое явление, ярко свидетельствующее обо всем сказанном выше, неожиданно попало в центр внимания борьбы политических сил России. Речь идет о манере говорить о своей стране: по-русски - наша страна, а по-английски - this country [эта страна]. Русскоязычных студентов, изучающих английский язык, всегда приходится специально учить, что если речь идет об англичанах и Англии, то не нужно употреблять словосочетание our country [наша страна], как в русском языке говорят о России: англичане в соответствии со своим национальным характером проявляют обычную сдержанность и в отношениях со своей родиной, называя ее очень нейтрально и подчеркнуто отдаленно this country.

По-русски до самого последнего времени о своей стране можно было сказать не наша страна, а эта страна только в резко негативном контексте, подчеркивая, что говорящий уже не является или не считает себя принадлежащим к России: в этой стране жить невозможно. Обычно так говорят за рубежом, в отдалении от страны, и это говорится как эмигрантами, так и нашими (не этими же!) соотечественниками. На международном симпозиуме по преподаванию английского языка как иностранного в Самаре в 1998 году одна из российских докладчиц, говоря о пропаганде против России средств массовой информации за границей, сказала: "Когда я там смотрю телевизор, мне страшно возвращаться в эту страну".

Интересные данные приводит В. Н. Телия в своей работе "Наименование РОДИНА1 как часть социального концепта "Patria" в русском языке". По ее мнению, "оязыковление понятия "patria" в русском языке представлено четырьмя активными наименованиями: родина1, родина2 - отечество, отчизна. Причины такого номинативного расчленения понятия "patria" и соответственно - концептообразующих его областей имеют глубокие социально-исторические и культурные корни. Эти понятия развивались и расширяли область в конкретных социально-исторических условиях, вбирая в себя ценностные и духовно-куль урные ориентиры лица и его кровно-родственных связей, его общности не персональной - национально-территориальной (что характерно для структуры знаний, воплощенной в наименовании родина2), затем - общности не персональной же - государственно-геополитической (отраженной в структуре знания, соотносимой с именем отечество), в фокусе которой - "дела во благо Отечества", и наконец - общности национально-геополитической, хранящейся в исторической памяти народа как великие дела отчизны, начиная с "давно минувших дней". Ниже приводятся (в самом общем виде) основные концептообразующие сферы наименования родина1...

РОДИНА1 - это всегда личностное, персональное восприятие "своего" демографического пространства, отражающее следующую структуру знания: место (и/или места), ценностное отношение к которому для субъекта Х определяется тем, что: Х родился здесь и с детства ощутил себя в кровно-родственной связи с окружающими и с ушедшими поколениями; в этом месте Х впервые воспринял себя как "часть" окружающей природы (микро- и макрокосма); Х впервые обрел здесь друзей и близких и стал "частью" этого неформального социума; Х осознал "свой внутренний мир" среди родных и близких на родном языке и воспринимает себя как "часть" этого общего с ними мира; Х овладел здесь родным языком и стал "частью" говорящих на нем; Х испытал здесь и продолжает испытывать эмоционально положительное отношение к родным местам, к своим родителям и кровно-родственным "корням", к близким людям, к знакомым с детства традициям, к родному языку.

Родина1 - это всегда "персональное", "свое" ("мое") личностное место или места, архетипически противопоставленное "чужому" месту, чужбине - обычно это родные края, родная сторона, сторонушка, родные и близкие для него люди, родные могилы, где родные березки, родные осины; воздух родины.

Родина1 ассоциируется с родной землей как кормилицей и поилицей, а тем самым - с матерью-прародительницей. Отсюда образ родины-матери, восходящей к архетипу праматери как началу и источнику всего живого, и как концу жизненного пути - возвращению в лоно матери сырой земли.

Концепт родина1 является как бы персональным остовом для всех остальных наименований концепта "patria", если речь идет о личностной сфере субъекта. В этих случаях "малая родина" (родина1) соприсутствует в "большой родине" как часть структуры знаний, присущих в скрытом виде остальным наименованиям. Наименования родина2, отечество, отчизна фокусируют прежде всего пространство общее, не персональное, принадлежащее всему народу, живущему на этой территории ("наше"), так как эти концепты ориентированы на контекст государственно-исторического единства не только территории, но и всего социума, на нем проживающего (ср. Наша родина <отечество, отчизна> - великая страна).

Родина1 - это "когнитивно-культурологический остов" для всей указанной группы наименований".

Итак, наша родина, наше отечество, наша страна - общепринятые, узуальные, до недавнего времени единственно возможные словосочетания. Однако ныне языковая ситуация изменилась вследствие изменений социокультурных.

Несмотря на открытый патриотизм как черту русского национального характера, слова патриот, патриотизм, патриотический приобрели в последнее время особые, политические коннотации: они ассоциируются или, вернее, определенные политические круги ассоциируют их с национализмом, шовинизмом, что вызывает, естественно, яростные протесты оппозиционных политических кругов.

Журналист университетской газеты "Татьянин день", берущий интервью у Н. C. Леонова, доктора исторических наук, генерал-лейтенанта в отставке, проработавшего разведчиком более 30 лет, формулирует свой вопрос следующим весьма показательным образом: "Сейчас слово "патриотизм" стало чуть ли не ругательным, в лучшем случае - старомодным. Вам не кажется, что для нынешнего мира характерно предательство во всех областях жизни - от политической до духовной?" Ответ Н. С. Леонова также весьма показателен: "Да, уже давно началось, как говорят, "идеологическое охлаждение общества", потеря каких-либо духовных ценностей. А с перестройкой началась и своего рода экуменизация нашего сознания: когда нам вместо национальных черт стали прививать общечеловеческие, которые никто в мире не проповедует. Только бездарные политики России могли создать и навязать этот лозунг: "Наш путь - к достижению общечеловеческих ценностей". Что это? У китайцев одни ценности, у американцев - другие, у испанцев - третьи, у арабов - четвертые. Какому индюку удалось найти эти общечеловеческие ценности, где они?".

В расколотой на два лагеря России идет политическая борьба между "патриотами" и "демократами". Обратите внимание: оба слова - "очень хорошие", за ними стоят благороднейшие понятия любви к родине и справедливости, но демократы называют патриотов националистами и фашистами, а патриоты демократов - предателями и губителями родины.

В такой политической обстановке неожиданную остроту приобрел упомянутый выше языковый факт: как говорить о России, о своей родине. Раньше вариантов не было - наша страна. Однако под влиянием английского языка и заложенного в нем социокультурного, идеологического содержания в русском языке все чаще стало мелькать в устной и письменной речи эта страна, что всегда предполагало негативный контекст и негативные же коннотации. Патриотическая и, впрочем, всякая другая, в том числе и "независимая", пресса немедленно откликнулась. Александр Чачия, академик Академии социальных наук, в статье под названием "На холмы Грузии легла от фески тень" в разделе с подзаголовком "Где гордость, великороссы?" обращается с вопросами: "Как можете вы, великая нация, терпеть, глядя на российских министров, согнувшихся в три погибели и шаркающих ножками перед клерками из МВФ или Всемирного банка? Как можете молча взирать на кучку проходимцев неведомого рода-племени, растаскивающих ваше, народное добро и при этом презрительно насмехающихся над "этой страной", "этим народом"? Какую страну приняли вы от отцов ваших и какую оставляете детям вашим? Испытывая горечь поражения на начальном этапе Отечественной войны 1812 года, генерал Петр Иванович Багратион писал: "Скажите ради Бога, что наша Россия - мать наша - скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам?"".

Обратите внимание на слова Багратиона: "Наша Россия - мать наша". Настоящему патриоту России захочется плакать от восторга и умиления, от любви к родине, от связи времен и поколений. А теперь - маленький лингвистический эксперимент: замените слово наша на эта - и что вы почувствуете, и что вы подумаете про Петра Ивановича?

Еще пример, из статьи Виктора Кожемяко "Мусор на могилу": "Ну а все же - в душе-то за кого? Как-никак на волоске была судьба нашей страны - быть ей или не быть. Нашей... У Р., как и у многих сегодня, чаще звучит по-иному: "эта страна". И, когда он будет повествовать еще об одном разговоре Сталина с Трумэном, вы его внутренние симпатии и антипатии поймете совсем четко".

А вот что читаем в статье Нади Кеворковой "Чистеньких всякий полюбит" с подзаголовком "Апология нового русского": "Новые русские очень часто не новы, то есть не юны. Они, с чьей-то предвзятой точки зрения, могут быть не стопроцентными русаками, кажутся порчеными евреями, татарами, грузинами; порчеными, потому что связывают свои дела с буднями не ЭТОЙ, но НАШЕЙ страны. Не бледнеют при употреблении местоимения МЫ, не отягощены семантическими ассоциациями с прозой Замятина, хотя некоторые знают, о чем речь, и не соблюдают натужной корректности, называя россиян русскими. Наша страна для них не синоним утраченного рая, но и не средоточие мрака и дебилизма, прорастающее со страниц журнала с аналогичным названием" 52. Не пропустите "натужную корректность". По-видимому, все-таки корректность не в том, чтобы россиян называть русскими, а в том, чтобы нерусских, живущих в России, называть россиянами, а не русскими.

В наши дни по нашей или этой стране определяют "своих" и "чужих" так же, как по обращениям господа или товарищи. В русском языковом - и неязыковом - мышлении настолько привычно и правильно выражение наша страна, что не знающим английский язык трудно представить, что возможны и приняты другие формы отношений со своей страной. В этом плане забавно, или, вернее, трогательно, звучит вполне идеологически верное противопоставление Англии и России в статье Валерия Ганичева "Из Англии, но не о ней": "Отличительной чертой первых лиц английской политики всегда было служение главным целям Англии, государства и, если хотите, народа. Нет - они употребляют все краски, чтобы опорочить политических оппонентов, но никто не называл и не мог назвать Англию "эта страна"".

Называют, называют - именно this country, потому что не имеют другого варианта и потому что именно такого языкового выражения отношения к своей стране требует национальный характер.

Означает ли это, что англичане не любят родину и что английский язык это подтверждает? Очевидно, что с любовью к Англии у англичан все в полном порядке: они завоевали в свое время полмира и все культурные и материальные ценности от Египта до Индии свезли на свой остров. Свидетельства их прочного "романа" с родиной - это Британский музей, может быть, самый богатый музей мира, где с большим вкусом, ученостью, пониманием и огромным патриотизмом собраны сокровища: от рукописей Улугбека до древнегреческих храмов (не обломков колонн, как в других музеях мира, а целиком храмов); это игла Клеопатры на набережной Темзы, на которой указаны имена английских моряков, отдавших свою жизнь при перевозке памятника через проклятый штормовой Бискайский залив, и многое, очень многое другое. А как же язык? Где же его свидетельство? Где английские эквиваленты родины-матушки, отчизны, отечества, родимой сторонки, нашей страны?

Есть, есть языковое свидетельство, не будем волноваться. Просто английский язык, отражая английский национальный характер, "пошел другим путем". Пылкое открытое словесное выражение любви, пусть даже и к родине, не в духе англичан. Их знаменитая "языковая сдержанность", "недосказанность", "недооценка" - understatement - накладывает свой отпечаток и на любовь во всех ее проявлениях.

По-русски можно сказать не только "я люблю суп", но и "я обожаю суп", если вы его действительно очень любите. По-настоящему английский ответ дала мама моей подруги Джуди Уокер, когда в ресторане официант предложил ей суп: "I do not dislike soup [Я ничего не имею против супа]", - сказала миссис Уокер, которая на самом деле очень любит суп. Разумеется, сказанное отнюдь не обозначает, что англичанин не может сказать "I adore soup! [Я обожаю суп]". Может, сказать можно все или, во всяком случае, многое, но речь идет о ТЕНДЕНЦИЯХ, о "больше - меньше" а не "все или ничего". Этот последний подход вообще к языку неприменим, что блестяще показал замечательный американский лингвист Дуайт Болинджер в своей небольшой, но очень емкой работе. Поэтому не нужно присылать "опровержений" с примерами "как они говорят" - язык слишком многообразен, чтобы его можно было целиком и полностью загнать в какие-то научные или наукообразные рамки, он все равно где-нибудь вылезет, как тесто из квашни.

Страница 1   2